Шедевры в рамках совместного с Кафедральным собором проекта «Выставка одной картины» (6+) Третьяковская галерея привозит в Калининград уже в третий раз. Сейчас это полотно Василия Кандинского «Импровизация 7», написанное в 1910 году и оценива-ющееся в сумму более миллиарда рублей.
Особый колорит открывшейся на прошлой неделе выставки заключался в том, что картину всемирно известного художника XX века иллюстрировал его внучатый племянник, пианист Михаил Кандинский, который специально для этого прилетел из Японии. Он исполнил произведения Александра Скрябина и Николая Метнера. Корреспондент «Страны Калининград» пообщался с мэтром, который рассказал о влиянии гениального предка на линию жизни и об искусстве без границ.
– Случалось, и не единожды. Впервые, когда еще в школе учился: нас привозили на экскурсию. В конце девяностых я выступал здесь с концертом в филармонии. А в этот приезд меня особо впечатлил Кафедральный собор. Здесь особая атмосфера и великолепная акустика. Что касается Калининграда, могу сказать, что это уютный тихий городок – особенно после бурлящего Токио (улыбается).
- Насколько рано вы начали чувствовать и понимать работы Василия Кандинского?
– По-настоящему я начал понимать их лет в 15. Ведь подлинников у нас дома не было. Василий Кандинский последние годы жил во Франции, и все картины перешли к родственникам его жены. А дома у нас были только репродукции. Я уже был старшеклассником, когда впервые увидел его картину в оригинале в зале Третьяковской галереи. И тогда понял, что музыка и живопись неразрывно связаны. И полюбил картины Кандинского на всю жизнь.
Энергия цветов, форм и в то же время русский колорит – все это меня покорило. Такое не всегда можно выразить словами, но родная душа действительно чувствуется. Вот и сейчас, составляя программу концерта, я представлял творчество Кандинского в целом. Скрябин и Метнер хорошо сочетаются именно с этим художником и его «Импровизацией 7», которую я сам люблю и, можно сказать, ощущаю ее присутствие.
- При этом вы стали не художником, а музыкантом.
– Да, но, когда я музицирую, всегда вижу живописные образы. Для меня создавать картину мира музыкальными средствами – радостное откровение.
А путь в музыку был мне предопределен с детства. Я ведь родился в семье музыкантов. Сколько себя помню, в доме всегда звучала музыка. Особенно полюбил романсы русских композиторов. Когда я болел, родители музицировали, и мне становилось легче. Музыка была для меня целебным бальзамом. Поэтому в пятом классе я безо всяких сомнений поступил в Гнесинку, а затем, по окончании школы, – в Московскую консерваторию.
И ни разу не пожалел о выбранном пути.
А еще меня не перестает поражать, как в искусстве все погранично. Кстати, именно Кандинскому принадлежит изречение о том, что цвет – это клавиши, глаз – молоточек, душа – многострунный рояль, а художник есть рука, которая посредством той или иной клавиши целесообразно приводит в вибрацию человеческую душу. Манеру письма Кандинского, то, как он изображает точки и линии, анализирует их предназначение в визуальном искусстве, я попытался воплотить в музыке.
– Я живу в небольшом городке Кавасаки, расположенном недалеко от Токио, и чувствую себя прекрасно в этой тишине и умиротворенности. В Токио, громадном мегаполисе со стремительным ритмом жизни, я бы не смог адаптироваться. А в Кавасаки в укладе жизни ощущается атмосфера старой традиционной Японии, которая мне интересна и близка. Вспомнить хотя бы цветение сакуры – в его быстротечности так много очарования. И в то же время японская природа мне напоминает о России. Когда я скучаю по родине, находясь в Японии, а такое бывает, я нахожу отраду именно в природе, в ее источнике. И знаете, жизнь в Японии очень предсказуема. Это конечно, хорошо, это дает чувство уверенности и стабильности. И все-таки время от времени возникает ностальгия по нашей русской стихийности (улыбается).
- А слышали ли здесь о Кандинском?
– Парадокс заключается в том, что Кандинского в Японии не только знают, но и чтут – он здесь знаменит больше, чем в России. Но при этом не знают русскую классическую живопись. И мне обидно, что совершенно за рамками остались такие замечательные мастера, как Левитан, Поленов, Саврасов, Айвазовский.
Мудрость иероглифов
– Голос крови не сказывается? Не возникает желания взять в руки кисть?
– Это желание возникло уже тогда, когда я обосновался в Японии. Я обожаю писать иероглифы – это красиво и изысканно.
- Мне кажется, что по философии иероглифы родственны тому, что делал Кандинский.
– Согласен с вами. Иероглиф – это итог долгих и мучительных поисков мастера. При этом в произведениях японской каллиграфии никогда нет негатива, нет угнетающих психику и ранящих тебя знаков. Свитки с одним единственным словом, краткой мудростью или лирическим образом создаются для того, чтобы вдохновить человека, выдернуть его из рутины. Для меня это важно, и то же самое я вижу в картинах Кандинского.
- Кстати, о вдохновении. Писали, что возлюбленная Кандинского Габриэль Мюнтер рисковала жизнью, чтобы спасти его работы от нацистов. Это правда?
– Это абсолютная правда. В годы фашизма, когда беспредметное «дегенеративное» искусство было объявлено вне закона, архив и работы Кандинского Габриэль прятала в подвале собственного дома. Понятно, что ее собственная жизнь была при этом на волоске. Только когда закончилась война, она передала работы Мюнхенской галерее. Эта замечательная история только подтверждает то, в чем я уверен: настоящее искусство пробуждает в людях все самое лучшее.
Особый колорит открывшейся на прошлой неделе выставки заключался в том, что картину всемирно известного художника XX века иллюстрировал его внучатый племянник, пианист Михаил Кандинский, который специально для этого прилетел из Японии. Он исполнил произведения Александра Скрябина и Николая Метнера. Корреспондент «Страны Калининград» пообщался с мэтром, который рассказал о влиянии гениального предка на линию жизни и об искусстве без границ.
Родная душа
- Михаил Алексеевич, случалось раньше в Калининграде бывать?– Случалось, и не единожды. Впервые, когда еще в школе учился: нас привозили на экскурсию. В конце девяностых я выступал здесь с концертом в филармонии. А в этот приезд меня особо впечатлил Кафедральный собор. Здесь особая атмосфера и великолепная акустика. Что касается Калининграда, могу сказать, что это уютный тихий городок – особенно после бурлящего Токио (улыбается).
- Насколько рано вы начали чувствовать и понимать работы Василия Кандинского?
– По-настоящему я начал понимать их лет в 15. Ведь подлинников у нас дома не было. Василий Кандинский последние годы жил во Франции, и все картины перешли к родственникам его жены. А дома у нас были только репродукции. Я уже был старшеклассником, когда впервые увидел его картину в оригинале в зале Третьяковской галереи. И тогда понял, что музыка и живопись неразрывно связаны. И полюбил картины Кандинского на всю жизнь.
Энергия цветов, форм и в то же время русский колорит – все это меня покорило. Такое не всегда можно выразить словами, но родная душа действительно чувствуется. Вот и сейчас, составляя программу концерта, я представлял творчество Кандинского в целом. Скрябин и Метнер хорошо сочетаются именно с этим художником и его «Импровизацией 7», которую я сам люблю и, можно сказать, ощущаю ее присутствие.
- При этом вы стали не художником, а музыкантом.
– Да, но, когда я музицирую, всегда вижу живописные образы. Для меня создавать картину мира музыкальными средствами – радостное откровение.
А путь в музыку был мне предопределен с детства. Я ведь родился в семье музыкантов. Сколько себя помню, в доме всегда звучала музыка. Особенно полюбил романсы русских композиторов. Когда я болел, родители музицировали, и мне становилось легче. Музыка была для меня целебным бальзамом. Поэтому в пятом классе я безо всяких сомнений поступил в Гнесинку, а затем, по окончании школы, – в Московскую консерваторию.
И ни разу не пожалел о выбранном пути.
А еще меня не перестает поражать, как в искусстве все погранично. Кстати, именно Кандинскому принадлежит изречение о том, что цвет – это клавиши, глаз – молоточек, душа – многострунный рояль, а художник есть рука, которая посредством той или иной клавиши целесообразно приводит в вибрацию человеческую душу. Манеру письма Кандинского, то, как он изображает точки и линии, анализирует их предназначение в визуальном искусстве, я попытался воплотить в музыке.
Ностальгия по русской стихийности
- Вы выросли на русской культуре. Насколько органично чувствуете себя в Японии, где мировосприятие и культура весьма отличаются от отечественных?– Я живу в небольшом городке Кавасаки, расположенном недалеко от Токио, и чувствую себя прекрасно в этой тишине и умиротворенности. В Токио, громадном мегаполисе со стремительным ритмом жизни, я бы не смог адаптироваться. А в Кавасаки в укладе жизни ощущается атмосфера старой традиционной Японии, которая мне интересна и близка. Вспомнить хотя бы цветение сакуры – в его быстротечности так много очарования. И в то же время японская природа мне напоминает о России. Когда я скучаю по родине, находясь в Японии, а такое бывает, я нахожу отраду именно в природе, в ее источнике. И знаете, жизнь в Японии очень предсказуема. Это конечно, хорошо, это дает чувство уверенности и стабильности. И все-таки время от времени возникает ностальгия по нашей русской стихийности (улыбается).
- А слышали ли здесь о Кандинском?
– Парадокс заключается в том, что Кандинского в Японии не только знают, но и чтут – он здесь знаменит больше, чем в России. Но при этом не знают русскую классическую живопись. И мне обидно, что совершенно за рамками остались такие замечательные мастера, как Левитан, Поленов, Саврасов, Айвазовский.
Мудрость иероглифов
– Голос крови не сказывается? Не возникает желания взять в руки кисть?
– Это желание возникло уже тогда, когда я обосновался в Японии. Я обожаю писать иероглифы – это красиво и изысканно.
- Мне кажется, что по философии иероглифы родственны тому, что делал Кандинский.
– Согласен с вами. Иероглиф – это итог долгих и мучительных поисков мастера. При этом в произведениях японской каллиграфии никогда нет негатива, нет угнетающих психику и ранящих тебя знаков. Свитки с одним единственным словом, краткой мудростью или лирическим образом создаются для того, чтобы вдохновить человека, выдернуть его из рутины. Для меня это важно, и то же самое я вижу в картинах Кандинского.
- Кстати, о вдохновении. Писали, что возлюбленная Кандинского Габриэль Мюнтер рисковала жизнью, чтобы спасти его работы от нацистов. Это правда?
– Это абсолютная правда. В годы фашизма, когда беспредметное «дегенеративное» искусство было объявлено вне закона, архив и работы Кандинского Габриэль прятала в подвале собственного дома. Понятно, что ее собственная жизнь была при этом на волоске. Только когда закончилась война, она передала работы Мюнхенской галерее. Эта замечательная история только подтверждает то, в чем я уверен: настоящее искусство пробуждает в людях все самое лучшее.
Михаил Кандинский: «Я ни разу не пожалел о выбранном пути. А когдя музицирую, всегда вижу живописные образы»
(фото из архива героя публикации)
Справка «СК»
Михаил Кандинский родился в 1973 г. в Москве. В 1991 г. поступил в Московскую консерваторию, которую окончил с отличием. В 1996–1998 гг. – аспирант Лондонской Королевской академии музыки, окончил ее тоже с отличием. В 2001 г. женился на Михоко Наканэ и с тех пор живет в Японии, дает концерты там, в России, Англии, Италии, Польше и других странах. Преподает в консерваториях Уэно и Сензоку.
