Подо Ржевом от ран умирал политрук молодой

В ржавом августе давнего сорок второго.

Рваный болью на части, почти неживой;

Тридцать два ему было, пожить бы еще хоть немного…

Смерть когтями рвала и рвала – не пустяк,

А в горячке тревожили странные мысли:

«Господи! Смилуйся и соделай так,

Чтоб два сына моих сумели бы вырасти».

Он лежит подо Ржевом всегда молодой,

Его старший отца пережил уже вдвое.

И хотя мы штампуем их: «Вечно живой!»,

Нас понять не сумели бы наши герои.

Мир, где Родина полупрезрительно – эта страна,

Мир, где зло и добро перепутаны точно.

Непонятно, где свой, где чужой, и страшна тишина,

Пусть теперь не война, только все так непрочно.

- Где ж ты свой, что своей неширокой спиной

Под огнем прикрывал меня с тыла?

Ты, шальной, матерной, но надежный такой! -

Разве не было этого? Это все было!

Он лежит подо Ржевом совсем молодой

В завоеванном праве судить нас сурово.

Честно сделавший дело свое, безусловно, герой,

Как и каждый боец в этой роте стрелковой.

ПОЛЕМИКА

«Все ищут правильный ответ,

Но, между делом, забывают:

И, ангелы, летя на свет,

О пламя крылья обжигают» Адрианов Роман

(Антология Калининградской поэзии, 2005 г.)

Нам мира горнего, увы, не ведом свет.

Меж сосен трех всегда блуждаем сами.

Похоже, ангела в местах тех просто нет.

И он не мошка, что влетает в пламя.