Он же здесь – автор сценария, он же – художник-оформитель, он же – исполнитель одной из ролей. На кинофестивале «Окно в Европу» фильм получил специальный приз «За современный стиль киномышления». Лента рассказывает о событиях 1953 года, увиденных глазами детей. Об этом фильме и не только с режиссером побеседовал корреспондент «Страны Калининград».
Этажерка для любого возраста
– Александр Артёмович, ваш фильм рассчитан на детскую или на взрослую аудиторию?
– Собачья история – скорее каркас, на котором все строится. С режиссером мы придумали такую этажерку. Каждый дотягивается до своей полки в силу возраста: для кого-то фильм покажется лишь забавной историей с собакой, для кого-то – о взрослении души. А для кого-то – воспоминания о детстве, когда летом светило солнце, и всегда была зеленая трава, и всегда голубое небо, и белоснежный снег. Это восприятие до поры до времени ограждает ребенка от всех ужасов жизни.
– После окончания Строгановского училища вы пришли в киноиндустрию. Отчего так?
– Я пришел в кино не из ВГИКа (чем, кстати, вызвал раздражение), прошел многое, был в подмастерьях – декоратором, ассистентом оператора, помогал художнику по костюмам. Пока служил на флоте, был ассистентом оператора во время подъемных съемок в ленте «Молчание доктора Ивенса». Мне все было любопытно. Вообще я считаю, только перетрогав руками все киношные профессии, можно погружаться в эту пучину без страха утонуть. При этом киноманом я не был. Просто у нас лет с 12–14 была «киношная» компания: Никита Михалков, Володя Грамматиков, Ваня Дыховичный. Мы бурно шутили, разыгрывая порой целые мини-спектакли, собираясь у кого-нибудь на даче. В кино, конечно, бегали. Но больше на футбол – я жил возле стадиона «Динамо» и проникал туда на все матчи через дыры в заборе. Опять-таки детство предопределило все, что случилось потом. Мы начали играть в кино во дворе, так и играем в него всю жизнь.
Инъекции правды
– Как началась ваша совместная работа с Никитой Михалковым?
– Началось все с его курсовой работы «Спокойный день в конце войны». Я был в этом фильме художником-декоратором.
– В чем, на ваш взгляд, секрет сумасшедшего успеха «раннего» Михалкова?
– Нам с Никитой никогда не нужно было друг к другу пристраиваться. Одного года рождения, из одной среды, дружба с младых ногтей. Как, кстати, и с Алёшей Артемьевым, и с Пашей Лебешевым. Нам нравятся одни и те же вещи и не нравятся тоже. Наверное, поэтому на площадке кураж всегда зашкаливал. А поскольку кино – штука, чреватая превратностями, мы азартно преодолевали все препятствия и хронически что-нибудь выдумывали. Вместе с Юрой Богатырёвым в «Родне» – что может носить в карманах его герой. В результате положили туда резиновый кошелек для мелочи, ручной эспандер, а в пластмассовый пакетик – пропуск на работу и проездной билет. В «Неоконченной пьесе для механического пианино» герой Богатырёва читал по книге с закладками, на которых было написано: «Как это верно!», «Я тоже так думал», «Обязательно показать Софье». Такие инъекции правды.
Бывали и патовые ситуации. Когда пишешь сценарий, кастинг уже в твоей голове. Во время написания сценария к «Механическому пианино» я четко знал, что роль генеральши будет исполнять Люся Гурченко. Но во время съемок в фильме «Мама» она сломала ногу. Решили вводить Антонину Шуранову. Другая актриса, а значит, другая психофизика. Многие сцены пришлось переписывать. Или история эпизода из «Рабы любви» – с сумасшедшим режиссером, которого играл я. В воде построили помост, на котором я должен был командовать съемкой. А к помосту по воде надо было добираться. Там достаточно глубоко было, а роста я невеликого. Паша Лебешев посадил меня на плечи и понес, и тут Никита кричит: «Значит, пусть так на плечах и сидит и орет оттуда!». Так и орал с Пашиных плеч о ползущих янычарах!
– Отчего, на ваш взгляд, кинопочерк Никиты Михалкова в последние десятилетия изменился: органики и иронии стало меньше, пафоса больше?
– Это естественный процесс: человеку свойственно меняться с годами, а с ним меняется и его почерк. А подоплека критики его фильмов – прежде всего политическая. Раскол в стране и раскол в кинематографе. Каждая очередная картина еще не была закончена, а мы с Никитой уже знали, что о ней будут говорить. Кстати, когда-то с такой же яростью долбили и «Механическое пианино», и «Рабу любви», и «Пять вечеров», и «Обломова».
«Берлиоз – это же абсолютный циник»
– В фильме «Собака Баскервилей» у вас с Михалковым исключительно актерские работы. Не тянуло включить в себе сценариста и режиссера?
– Да нет, там прекрасный был постановщик Игорь Масленников. Мы сильно веселились на этих съемках. Причин было много – и роскошная команда на площадке, и атмосфера легкой иронии. Именно так мы осмысливали Конан Дойла. В итоге мы играли таких англичан, каких и в Англии не было.
– Вкладывали ли вы иронию в образ Берлиоза?
– Для меня Берлиоз – это абсолютный циник. Сегодня он выступал бы как соратник Мастера, рассказывал бы, как боролся за него. Как его заставляли писать отрицательную рецензию на роман, как он от этого страдал. Наверняка объявил бы себя глубоко верующим и сетовал бы, что его силком заставили вступить в партию и стать председателем МАССОЛИТа. Он удачливый чиновник, но неудачник в литературе, поэтому тайно ненавидит всех, кто преуспел. Наверняка посадил на своем веку немало народу.
– Так Воланд его поэтому так жестоко покарал?
– Ну, насчет кары я трактую так: дьяволу нечего было особо делать в Москве, поскольку там и так царила дьявольщина. Ну, покуражился слегка, отправил в небытие Берлиоза, а в вечность – Мастера. Разве это размах для Сатаны?
– Как вы относитесь к бесконечным разговорам о том, что ставить «Мастера и Маргариту» небезопасно?
– Как можно к этим разговорам всерьез относиться? Я отшучиваюсь: обычно опоздание на съемочную площадку грозит неприятностями. А опоздал во время съемок «Мастера и Маргариты» – всегда можно сослаться на темные силы, мол, это они помешали! С таким же успехом вы в Калининграде можете опасаться проклятия королей.
– А вы в теме!
– Что-то читал, что-то видел – странный город, в котором, как вставные зубы, торчат остатки немецкой архитектуры. Энергетика здесь, конечно, особая – здесь и пруссы были, и тевтоны, и нацисты, и коммунисты. В общем, Калиниград – единственный и неповторимый населенный пункт!
Справка «СК»
Александр Адабашьян родился 10 августа 1945 года. Окончил Строгановское училище. Сценарист и художник к/ф «Неоконченная пьеса для механического пианино» (в соавторстве), «Пять вечеров», «Несколько дней из жизни Обломова». В его фильмографии десятки картин. В частности: «Сибириада» (1978, художник), «Родня» (1981, сценарист, актер, художник), «Приключения Шерлока Холмса и доктора Ватсона. Собака Баскервилей» (1981, актер), «Полеты во сне и наяву» (1982, актер), «Мой любимый клоун» (1986, сценарист), «Азазель» (2002, режиссер).С Игорем Макаровым, однокурсником по Строгановке, поставил в Мариинском театре оперу «Борис Годунов» (1997), которую увидели в Италии, Голландии, Англии, Франции, Аргентине, Чили. Одним из неожиданных проектов Адабашьяна стал и перенос спектакля «Хованщина» Мариинского театра в миланский театр «Ла Скала» (1998). Адабашьян – заслуженный художник РСФСР. Награжден как лучший европейский сценарист премией «Европа Чинема», лауреат премии «Серебряный пегас» (Италия) за лучший иностранный сценарий), имени Феллини – за лучший европейский сценарий. Преподавал в Европейской сценарной студии «Quinoxe» (Франция). Супруга – Катерина Шадрина. В семье две дочери и трое внуков.
поделиться
